Знаменитая фраза из стихов Владимира Маяковского актуальна всегда: «Что такое хорошо и что такое плохо?». Однако во времена бурного строительства первого в мире социалистического государства проблемы, связанные с нормами этики и эстетики, приобрели особую остроту. Особенно у подрастающего поколения. Убедиться в этом можно, перелистав старые подшивки молодежных газет.

«Дорогая редакция! Я учусь в 9-м классе и являюсь членом комитета комсомола. Мы очень долго спорили и не могли найти правильного ответа: могут ли ученицы-десятиклассницы, комсомолки, и в особенности пионервожатые, делать маникюр? Одни говорят, что маникюр вовсе не мешает им быть серьезными и что вообще это их личное дело. А другие говорят, что комсомолки должны быть скромными, и заботиться об этом — обязанность каждого комсомольца. О.Корчик, ученица9-го кл. 2-й Ховринской средней школы». («Московский комсомолец», 22 октября 1949 г.)

Рядом с опубликованным «наивным» вопросом школьницы, газета напечатала реплику «представителя учительского цеха»: «Вы спрашиваете, могут ли учащиеся старших классов делать маникюр? Ответ на это может быть один — нет! Советская школьница должна быть чисто, опрятно одета, должна следить за гигиеной своих рук. Ногти ее должны быть аккуратно подстрижены и вычищены. Советская школьница должна иметь скромный вид. Внешний облик учениц старших классов является примером для учениц младших классов… Советская девушка должна отличаться не ногтями с маникюром, а своей внутренней красотой, которая выражается в поступках, в поведении, в хорошей учебе. О.Самсонова, учительница 329-й школы г. Москвы».

Впрочем, «загвоздка» с маникюром не самая типичная проблема. Гораздо больше внимания юноши и девушки всегда обращали на вопросы взаимоотношений полов. И в комсомольской прессе находилось место рассуждениям о столь деликатной теме.

«По поводу полового вопроса. Здесь больше обвинений сыплется на девчат. Правда, распущенность в этом отношении имеется, но не у одних девчат, а в такой же степени и у парней. Опять-таки, несмотря на общеизвестный вред беспорядочной растраты энергии, многие комсомольцы смотрят на это сквозь пальцы. Они забывают, что нам нужно теперь здоровое поколение для осуществления идеи, выдвигаемой пролетариатом. Беспорядочная половая жизнь порождает всевозможные болезни, и потому борьба за ограничения есть самая ударная задача комсомола». («Молодой ленинец», 13 января 1925 г.)

Помимо интимных отношений молодежь традиционно волновали вопросы, связанные с модой. Что надевать, чем заполнить досуг?

«…Часто у нас идет спор о том, как должен одеваться комсомолец. Должен ли он ходить в рубашке нараспашку, в кожаной куртке с задранной на затылок кепкой, всегда грязным и проч. Или же одеваться так, как позволяют ему средства, избегая, конечно, излишней роскоши?..» («МЛ», 10 декабря 1924 г.)

«…Необходимо разрешить вопрос с искажением образа женщины среди комсомолок. Безусловно, ненормальное явление — это стремление комсомолки принимать мужскую внешность посредством одежды, манер, курения табаку и пр. … Появилась среди девушек мода надевать галифе, гимнастерку, кожаный широкий пояс… Это явление окончательно стирает какое-либо различие между парнем и девушкой…» («МЛ», 13 января 1925 г.)

Бедные девушки-комсомолки! С одной стороны, их «виноватили», осуждая за увлечение нарочитым внешним аскетизмом, а с другой — попытки выйти за рамки строгой «коммунистической эстетики» вызывали еще большую волну возмущения.

«В кабинет руководителя культ-массового отдела Центрального дома культуры вошла девушка. Это была комсомолка Таня, активистка ДК, и все мы, присутствовавшие в комнате, обратили внимание на ее вид: у пальто из положенных четырех пуговиц была лишь одна — „дежурная“… Я поинтересовался, что случилось. „А я отрезала пуговицы, их никто не носит, все просто запахиваются. Это сейчас модно!“ — последовал неожиданный ответ. Разве стройная девушка, запахивая пальто или шубку и придерживая обе полы руками, выглядит красиво?.. Такие, с позволения сказать, „моды“, безусловно, берутся только от плохого вкуса. Видимо, мы должны чаще говорить с молодежью о культуре в быту, о том, как лучше и красивее одеваться». («Московский комсомолец», 22 марта 1961 г.)

К музыкальному досугу молодежи тоже отношение было не всегда одобрительное. Вот, например, мнение одного из преподавателей московской вечерней школы:”В былые времена танцы носили главным образом трудовой характер. Танцами кончалась долгая тяжелая пора полевых работ, танцами начиналась весна… Наши танцы — создание бездельничающей обывательщины или праздной буржуазии. В них нет ни намека на то, чем живут трудящиеся. Наоборот, они отражают праздность, разврат, бессодержательность чуждых нам классов«. («Юношеская правда», 21 февраля 1922 г.)

Отдельная тема для обсуждения (и для традиционного осуждения) — молодежный язык.

«…Наше подрастающее поколение — рабочие и колхозники, учащиеся школ и студенты — должно знать родной язык, оберегать его от сорняков… И как тяжело, когда молодой человек или девушка пересыпают свою речь словами вульгарными, уродливыми, часто бессмысленными. Нередко слышишь из уст молодежи такие выражения: „оторвал костюмчик“, „накапал на мозги“ и др. Убогое впечатление производят люди, употребляющие при всяком удобном и неудобном случае словечки вроде „точно“, „факт“, „определенно“, „культурненько“ и прочие.

Звучат эти слова в самых неожиданных сочетаниях с другими: „мировой квас“, „могучие галоши“, „это тот парень“… А чего стоят „образные“ школьные выражения: „засыпался“, „смылся с урока“, „зашпаргалил материал“, „ошивался около кино“?! Прививать учащимся навыки культурной речи — в первую очередь долг учителей… Сколько интересных пионерских сборов можно провести о родном языке! Поговорить о словах-уродах, которыми пользуются наши школьники, как то: „раздевалка“, „училка“ и др. …

Бывает и так, когда молодой человек, прекрасный производственник и вместе с тем способный ученик вечерней школы или заочного института не может обойтись без вульгарных выражений. И плохо, что кое-где мирятся с этим… Проф. К.Былинский.» («МК», 16 ноября 1954 г.)

Эх, профессор, вам бы послушать нынешний сленг! На фоне его возмутившие вас «могучие галоши» и «раздевалка» покажутся прямо-таки классикой русского языка.

Театр кабуки по-колымски

Заключенные, осваивавшие Северо-Восток с 1930-х годов, называли Колыму особым режимом обитания. Именно на их плечи государство возложило ответственность за ускоренное освоение золотоносного региона. Зима в девять месяцев, тяжелый климат даже летом и буквально полевые условия проживания первостроителей, геологов и первопроходцев ничуть не привлекали женщин жить и работать в Магадане, на Колыме. Поэтому им приходилось попадать на Север буквально волею и неволею судьбы: или по этапу, или вслед за супругом, завербовавшимся на заработки. Или же за мужем-военным, которого направили служить ГУЛАГу.

На Колыме были женские лагеря – в Магадане, на Дукче, в Эльгене, Оле, Мылге… Но все же львиную долю заключенных составляли мужчины. До 1940-х годов мужские и женские лагеря на Колыме не смешивали, разве что в районе Магадана на разных сферах производства – от строительства до рыбопереработки.

Поэтому мужчинам приходилось выполнять весь женский труд, как говорили сами заключенные – от мытья, шитья до готовки. Даже в культбригадах из заключенных, которые гастролировали по колымским зонам-приискам с концертами и спектаклями, первое время не было женщин. Как вспоминал известный российский актер кино и бывший колымский сиделец Георгий Жженов, все женские роли в магаданских спектаклях играли мужчины, как в японском театре кабуки. Точно также, как у японцев – те, кто был помоложе и посмазливее.

Женщины с молотка

По воспоминаниям другого заключенного Ивана Павлова, в лагерях женщин часто принуждали к сожительству – конвоиры, уголовники, бригадиры, лагерная обслуга. Случалось, они по своей воле вступали в интимные связи с мужчинами и становились матерями. Лагерное начальство и охрана жестко пресекали любовные связи между заключенными, но сами нередко пользовались зависимым положением лагерниц.

Женщинами-заключенными подчас и торговали. Продавцами выступали конвоиры, покупателями – освобожденные уголовники, которых оставляли на Колыме работать. Ольга Шатуновская в своих воспоминаниях описала, как ее, заключенную магаданского лагеря, продали шоферу из поселка Атка. Ухажер – бывший уголовник, пытался «по-хорошему» закрутить с ней роман с помощью конфет и печений. Когда она отказала, в ход пошли деньги, а после – угрозы. «Однажды вели нас с работы в лагерь.

Впереди, сзади и посередине – конвой. Но как-то расступились они. А шоферы из рядом стоящих машин стали выхватывать женщин и бросать в кабины своих грузовиков. Спасались те, кто притворялся старухами под своими платками. Или кому удавалось вырваться и убежать», – вспоминала Ольга Шатуновская.

Лагерные мамки

Беременные женщины нередко попадали на Колыму этапом. Или среди 30-летних лагерниц находились отчаянные, кто специально шел на связь со случайными мужчинами, чтобы забеременеть. Среди таких в основном были те, кто имел большие сроки заключения. Они знали, что при освобождении через 10 лет уже не смогут иметь детей. И шли на унижение, надеясь не остаться бездетными – одинокими на старости лет. Поэтому пытались в окружающем презрении со стороны надзирателей и в нечеловеческих условиях жизни выносить ребенка. А после родов – лишиться его, скорее всего, навсегда.

По воспоминаниям бывшей зэка Товы Перельштейн, с лагерницами, теми, кто смог выносить ребенка, в ГУЛАГе обращались так. Сразу после родов ребенка забирали в детский дом. Но из-за экономии средств на детское питание, матерям, как их называли в лагерях, «мамкам» давали возможность кормить своего дитя пять раз в сутки.

Пять раз в день мамок обыскивали, пересчитывали, проверяли, прежде чем они могли дать грудь младенцу. Кормящих женщин назначали на работы недалеко от бараков лагеря. Охрана нашла циничный стимул для «мамок»: без выполнения стопроцентной нормы на работах женщин не допускали к кормлению. «Когда младенцы доходили до годовалого возраста, матери больше не могли посещать их. Единственная их надежда состояла в том, чтобы дожить до конца срока и после освобождения встретиться со своими детьми, которых они совершенно не знали», – пишет в своих воспоминаниях Това Перельштейн.

«Жизнь под топором»

Известный советский математик и философ Василий Налимов в конце 1930-х годов по ст. 58 попал на Колыму – работал на Оротуканском заводе и в лаборатории главного геолого-разведывательного управления в Магадане. В начале 1940-х в Оротукане, возглавляя лабораторию завода, он видел немало трагедий, которые были связаны с дефицитом женщин.

Математик вспоминал: «Мужчин было во много раз больше, чем женщин. Это обстоятельство создавало напряженность и беспокойство не только среди мужчин, но и среди женщин, перед которыми открывались новые невиданные возможности. Постоянно были убийства на почве ревности. Помню, как один мой хороший знакомый – врач, серьезный человек, сетовал: «Я чуть не убил человека. До сих пор не могу избавиться от этого кошмара».

Однажды Василий Налимов вернулся на завод поздно вечером с проверкой. Один лаборант попросил заменить его, чтобы сбегать ненадолго домой к жене, проверить ее верность. «Не вздумай уйти, отдам под суд», – пригрозил он лаборанту, смекнув, что супруга тому изменяет. А потом, при встрече с той женщиной, предложил ей, мол, если тебе невмоготу, то разведись. Она же ответила: «Чем будет лучше другой? Вот когда я знаю, что ко мне кто-то с топором ворваться может, тогда только и живу».

Одно из судебных дел поселка Оротукан тех лет – охранник застрелил трех заключенных из ревности. На допросе его спрашивают: «Раньше убивали?» Отвечает, мол, а как же, вот пять благодарностей за убийства при попытке к бегству…

Тогда же, в начале 1940-х на Оротуканский завод перевели 300 заключенных девушек в возрасте от 16 до 18 лет. Они только что прибыли этапом на Колыму за побеги с военных заводов тыла. Чтобы не сбить производственных ритмов в Оротукане, триста мужчин с завода отправили на прииски. Но и это не помогло, вспоминал Василий Налимов, через несколько месяцев почти все привезенные девушки забеременели.

Ярмарка невест

Большинству мужчин в Магадане, как и по всей Колыме, до конца Великой Отечественной войны невозможно было создать семью. Женщины, которые освобождались, уже знали, за кого тут же выйдут замуж – за тех, кто ухаживал за ними долгие годы, живя вблизи лагеря. Чтобы решить проблему дефицита женщин, в конце войны объявили комсомольский призыв на Колыму.

В августе 1945 года в Магадан, по призыву ЦК ВЛКСМ, пароходом прибыл двухтысячный отряд девушек-космомолок. Часть из них остались в столице Колымы, часть – были распределены по районам Колымы. Магаданцы-старожилы называют призыв 1945-го «ярмаркой невест». Вот как описал ее бывший заключенный Георгий Кусургашев, встретивший комсомолок в поселке Ягодный:

«Для поселка Ягодный выделили двести пятьдесят комсомолок. Мы отремонтировали для невест жилье. Настал долгожданный день. Улица была запружена народом. Усиленная охрана. Подходят машины. Дальстрой девушек принял достойно: всем выданы «американские подарки» – обувь, одежда. Как и подобает – невесты богатые. Прибывших девушек разобрали тут же. Через несколько дней бараки, которые мы готовили для них, опустели. Колымская ярмарка невест завершилась, появились первые семейные колымчане…»

Иванов, Сидоров, он же – полицай

К концу 1950-х годов дефицита женщин на Колыме уже не было. Много их освобождалось из лагерей, приезжало вольнонаемными на заработки с материка – одни самостоятельно, другие – с семьями. Как вспоминают старожилы, женщины пользовались большим спросом у мужчин не только изголодавшихся по домашнему очагу и женскому теплу. После освобождения из лагерей буквально спешили жениться те, кто в годы войны служил фашистам.

Бывшие полицаи делали это, чтобы взять фамилию жены и так скрыться от мстителей. Случалось, что один человек таким образом менял несколько фамилий. К слову, особых предателей, кто отбывал сроки на Колыме, к примеру, за расстрелы своих земляков, все равно находили. В советские годы был случай, о котором писали все центральные газеты: бывшего полицая, сменившего фамилию и мирно жившего с новой семьей на Колыме, узнали по случайной фотографии. И судили уже не за просто работу полицаем, а за расстрелы своих земляков-односельчан в годы войны.

Развод по-магадански: «шапку нашел?»

В советские годы в женском вопросе Магадан удивлял всех россиян. По количеству разводов на тысячу человек населения вся Магаданская область стояла на первом месте в СССР. За Колымой лидирующие места по разводам занимали Москва, Латвия и Ленинград. На вопрос, почему так много разводились, старожил Магадана Екатерина Ломышева отвечала просто: «Женщины так много зарабатывали, что не держались за мужиков.

А с теми мужьями, кто пил и налево ходил, вообще разговор был короткий, как говорили в Магадане: шапку нашел – нафиг пошел». Ее мнение недалеко от научного. Социологи объясняли причину первенства в разводах Магаданской области так. На Крайнем Севере участие женщин в производстве вместе с их авторитетом были значительны. Это влияло на фактическое положение женщины в семье и легкое ее отношение к разводу – тем более, если муж пил, изменял и плохо к ней относился.

Украина и Турция финансируют съёмки фильма о секс-туризме

В Киеве начались съёмки фильма о секс-туризме в Украине. Финансирование этой ленты взяли на себя украинское и турецкое правительства.

Фильм с рабочим названием «Люби меня» является одним из 30 победителей первого конкурса на государственное финансирование. Согласно условиям контракта, государство выделило на него 7 миллионов гривен. Такую же сумму предоставляет партнер ленты – турецкое правительство,

Звезда турецкого кино Усан Чакыр, который будет играть одну из ролей в фильме, подчеркнул, что секс-туризмом никогда не восхищался и считает это недопустимым. Продюсер ленты говорит, что эту провокационную и сложную тему выбрали сознательно.

Не искать биографических моментов в жизни актеров и их персонажей призывает и режиссер ленты – украинка Марина Горбач. Она в свое время вышла замуж за турецкого коллегу. На роль «современной Роксоланы» пригласили украинскую актрису Викторию Спесивцеву.

Большую часть ленты «Люби меня» будут снимать в Киеве. Холодными февральскими вечерами будут снимать на Бориспольской трассе и в старых кварталах столицы. Через месяц съемочная группа отправится в Турцию.